Всю Россию потрясла новость о том, что в селе Енотаевка, что под Астраханью, произошло настоящее побоище между компаниями чеченцев и казахов, которое привело к жертвам с обеих сторон.
Конфликт возник в кафе по причине выпитого алкоголя представителями обеих национальностей, через некоторое время межрасовая рознь переросла в масштабную драку с применением огнестрельного оружия, которая продолжилась на трассе Волгоград-Астрахань.
В результате побоища один человек получил смертельные ранения и скончался прямо на месте, еще двое были госпитализированы с ранениями разной сложности (одного из них даже переехал автомобиль).
Погиб 34-летний чеченец Беслан Хасанов, получивший ранение в грудную клетку, у другого чеченца Аслана Басаева — переломы обеих ног, а у третьего Дацаева оказались поломаны ребра, и врачи констатировали сотрясение мозга.
Представителям правоохранительных органов удалось прекратить драку, задержав нескольких казахов, однако, они продолжают работать в усиленном режиме и патрулируют как саму Енотаеву, так и окружающие села и даже город Астрахань, опасаясь новых вспышек конфликтов на фоне разных национальностей.
Местные жители опасаются повторных происшествий в регионе, где проживает сразу несколько национальностей, из-за расовой ненависти.
Впервые я увидел чеченцев весной 1944 года. Мы жили в Восточно-Казахстанской области, куда и привезли несколько эшелонов депортированных вайнахов. Я был еще маленький, но в детскую память «чечены» (так их у нас называли) врезались своим необычным видом: все поголовно в галошах на толстые шерстяные носки, женщины закутаны в темные большие платки.
За огородами, на склонах оврагов они семьями рвали молодую крапиву. На пригорках, где раньше всего сходил снег, мы тоже промышляли слизун или заячью капустку, а вот то, что можно есть и крапиву — не знали. Вайнахи нас этому научили.
Русские женщины — сердобольный народ. Тянули детей без мужей, погибших на фронте, но делились с чеченцами кто одеждой, кто хлебом, кто молоком. Так было все время, пока те строили свои саманные чечен-городки, оформлялись на работу и получали по квитанциям крупный рогатый скот вместо изъятого у них на Кавказе.
И в ту весну и несколько последующих лет нам с чеченцами выделяли за городом общие пашни для посадки картошки. Делились и картошкой. Мы резали каждый клубень на несколько частей с глазками для всхожести и аккуратно укладывали в лунки, чтобы эти росточки смотрели вверх. Мне, маленькому, почти не надо было сгибаться, зато у взрослых поясницы «отваливались». Никто не позволял себе такой роскоши — бросать в лунку целую картофелину. Время было тяжелое.
В олигархической российской печати сейчас полно публикаций, будто чеченцев в послевоенные годы специально морили голодом. Из мести. Вроде бы другие народы страны особо не бедствовали, а их обрекали на гибель. Эта своеобразная трактовка истории очень нравится горским сепаратистам. Они ее вдалбливают своей молодежи, объясняя кознями русских.
Да, вайнахи прошли через голод в 1946 и 1947 годах. Но прошла через него и вся страна — из-за засухи, из-за гибели миллионов земледельцев на фронтах. Старшее поколение это помнит, а тем, кто моложе, картина откроется в телеграммах послевоенной поры. Их в рассекреченных архивах тысячи.
Телеграммы шли, в основном, на имя зампредов Совмина СССР Алексея Косыгина и Лаврентия Берии.
«По неполным данным на 20 марта 1947 г., — сообщал, например, председатель Костромского облсовета Куртов, — насчитывается 10 000 больных дистрофией. В Полкинском районе имеется 76 смертных случаев, в Макарьевском районе 36 смертных случаев от истощения».
«Начиная февраля 1947 года Ульяновской области регистрируются случаи дистрофии среди населения, — телеграфировал председатель облсовета Семикин. — На первое марта зарегистрировано дистрофиков 8213 человек».
«Проведенным обследованием комиссией Читинского облздравотдела физического состояния шахтеров Букачач и некого рудоуправления установлено, — писал министр Востокугля Оника, — что из 2500 рабочих 36 % страдает упадком сил, 55 % цингой и часть рабочих дистрофией первой степени».
А министр путей сообщения СССР Ковалев недоумевал:
«До 1.X.1946 года паровозно-поездные бригады получали на путь следования 300–350 грамм хлеба в сутки. В соответствии с постановлением Совета Министров от 27.IX.1946 г. выдача хлеба паровозно-поездным бригадам была прекращена».
Председатель ВЦСПС Кузнецов февральскими телеграммами 47-го просил срочно выделить для голодающих детей 200 000 пайков и сообщал, кроме того, что «только на предприятиях текстильной промышленности выявлено свыше 50000 остронуждающихся многодетных семей и семей военнослужащих, погибших на фронтах Отечественной войны. Все они живут впроголодь».
Авторы телеграмм требовали неотложной помощи. Из резолюций на документах видно, как маневрировали нашими ресурсами в Совмине: там ужать, туда перебросить. А что перебрасывать в ограбленной войной стране?
Что-то все-таки находили. И на наш класс выделили как-то две пары валенок. Попробуй их разделить справедливо, когда кругом одни голодранцы. С нами учились чеченцы. И педсовет (а это были русские женщины) передал валенки им. Как представителям обиженного народа. Никто не роптал. Мы все-таки дома, говорили нам взрослые, а их, бедолаг, сдернули с родных мест, загнали черт-те куда. Люди, повидавшие многое, умели жалеть.
Но вот чеченцы обустроились. Обжились. Обвыкли на новом месте. И пошло и поехало.
Тех, кто делился с ними куском хлеба, они стали грабить и насиловать.
Нагло действовали вайнахи. Нападали по-волчьи, стаями, приставляли к горлу ножи и отбирали деньги, одежду. Молодых женщин тащили в кусты.
По ночам они обшаривали чужие сараи и воровали коров. Знали, конечно, что наши отцы и старшие братья погибли на фронте, в домах одни вдовы с мелюзгой — кого им бояться! Милиция? Она была малочисленна, к тому же собрали туда женщин и доходяг — без опыта и мало-мальской подготовки. А поди и найди в лабиринтах чечен-городков грабителей и насильников, где сплошное укрывательство и как по команде тебе отвечают одно: «Моя твоя не понимает».
Я хорошо помню то время: все разговоры взрослых были о чеченцах. Что это за народ, почему он здесь ведет себя так — сводит счеты с беззащитными из-за обиды на власть? За что его выслали с Кавказа в спешном порядке?
Люди много тогда не знали. Иначе не тратили бы столько времени на разгадку вайнахской души.
Я тоже придерживаюсь мнения, что нет плохих народов. Есть плохие их представители. Но если таких представителей очень много, значит, этот народ нуждается в самоочищении. В ревизии старых обычаев и традиций на предмет соответствия их современным цивилизованным нормам. Иначе он всегда будет и клят и мят.
Вот у нас, русских, невероятно много людей, лишенных чувства достоинства, не способных сопротивляться злу, зато готовых долго терпеть унижения и беззакония, поддакивать власти, раболепствовать перед всякой м.р.азью, вознесенной случайно наверх. Они-то и делают погоду в политической жизни. И весь народ платит за них большую цену, находясь постоянно под гнетом какой-нибудь кучки оборзевших чиновников.
Все вайнахи тоже в заложниках у большинства своих представителей — башибузуков. А эти представители всегда промышляли разбоем и бандитизмом. Они делали массовые набеги на села Грузии, Дагестана, Северной Осетии и Ставропольского края. Приводили оттуда скот и рабов, которых неволили в отдаленных горных аулах.
Даже в строгие времена Иосифа Сталина не прекращался разбойный промысел. В архивах сохранилось немало жалоб вождю всех народов от мини-вождей с Северного Кавказа. Типичную картину рисовал в письме Сталину от 17 августа 1937-го, например, первый секретарь Дагестанского обкома ВКП(б) Самурский: «В соседней Чечено-Ингушетии усиленно развивается бандитизм… Группа бандитов в 28 человек спустилась из Чечни на плоскость Хасав-Юртовского района с налетом, разгромила сельсовет и угнала скот».
Не случайно в дни операции «Чечевица» (с 23 февраля 1944 года) выселять вайнахов в Казахстан добровольно помогали оперативникам и грузины, и дагестанцы. Они отлавливали в горах беглецов, сдавали НКВДэшникам. Так эти джигиты достали своих соседей.
Вайнахи всегда умели пользоваться моментом. Если центральная власть демонстрировала силу, башибузуки поджимали хвосты и спускались с гор сдаваться — «за прощением грехов». Амнистии тогда следовали за амнистиями (как и в наши времена). Легализовались бандиты тысячами. Правда оружие припрятывали в горах и, дождавшись благоприятной для себя ситуации, когда кулак неверных слабел, снова брались за разбойный промысел.
Подарком Аллаха вайнахи посчитали нападение на нашу страну фашистской Германии. Теперь-то руководству СССР не до них. А не им ли, казалось бы, защищать Советскую власть? Они жили богаче, чем остальные в России: налогами их не давили, за спекуляцию не преследовали, скота разрешали держать сколько хочешь.
Но воевать пришлось бы с хорошо вооруженным противником. А чеченцы и ингуши привыкли нападать на безоружных людей или на сторожей, оснащенных дробовиками.
За первые три года войны около 63 тысяч вайнахов дезертировали из армии и уклонились от призыва, схоронившись в горах. Они по сути открыли второй фронт на Кавказе против нашей страны: принимали немецких диверсантов-парашютистов и помогали им, грабили тыловые обозы, стреляли из засад в спины красноармейцев (только очень малая часть вайнахов участвовала в боях против фашистов — их семьи, как правило, не подлежали депортации).
Горцы думали: если победят немцы, они оценят их заслуги перед вермахтом. А если победят русские, то по своей ротозейской привычке начнут опять всех амнистировать и уговаривать жить честным трудом. Вроде бы беспроигрышная позиция!
Но, к их удивлению, команда Сталина, несмотря на тяжелые бои на фронтах, взялась за вайнахов основательно. На захваченной у гитлеровцев карте Чечено-Ингушской АССР на немецком языке были отмечены пункты, куда фашисты поставили своим союзникам-вайнахам крупные партии оружия для повстанческой деятельности. Пещеры с оружием нашли и разорили. Было уничтожено больше двухсот крупных банд.
А когда Красная Армия оттеснила врага, тогда и была проведена внезапная операция «Чечевица» — по выселению с Кавказа чеченцев и ингушей. Настолько внезапная, что горцы не успели распорядиться оставшимися у них стволами — спрятать или пустить в дело. Было изъято больше 20 тысяч единиц огнестрельного оружия, в том числе около пяти тысяч винтовок, а также 479 пулеметов и автоматов. В Среднюю Азию башибузуки, откормленные на разбойных хлебах, ехали под конвоем полуголодных солдатиков. Ехали, вытряхивая из штанов свою смелость, и не чирикали.
И вот в Восточном Казахстане вайнахи, что называется, оттягивались на вдовах и детворе.
В конце 40-х годов в Усть-Каменогорске и Лениногорске развернулось большое строительство. Начали возводить гидростанцию на Иртыше, Ульбинский завод по обогащению урана, полиметаллические комбинаты. Кому работать, если война выбила всех мужиков? На Украине и в российских областях вербовали людей — они тысячами ехали в Восточный Казахстан. Было много фронтовиков. «Вербованным» очень не понравился вайнахский террор. Запахло грозой.
Летом 1950-го группа толстомордых чеченцев ворвалась в избушку вдовы фронтовика Паршуковой, работницы нижнего склада Лениногорского леспромхоза. Сама Паршукова была на работе, а дома находилась ее малолетняя дочь. В избушке ничего путного не нашли, но во дворе взяли корову и стали ее уводить. Сопротивляясь, девочка схватила за хвост корову, чтобы не отдать налетчикам кормилицу семьи. Они долго не могли ее отцепить, в конце концов убили и сбросили в речку Журавлиху. Кто-то из соседей видел эту сцену. По Лениногорску покатилось чудовищное известие.
Детонатор сработал. Несколько сотен «вербованных» вооружились кто вилами, кто кусками арматуры, кто аммоналом с рудничных участков буро-взрывных работ и пошли громить чеченские поселения. Погром продолжался больше суток.
Мою старшую сестру, восемнадцатилетнюю Раю, в числе прочих комсомольских активистов отрядили в помощь милиции увещевать нападавших. Но куда там! «Вербованные» все жгли и крушили на своем, пути. Молодых комсомолок очень удивило поведение многих вайнахов с кинжалами на поясах: они сбежали в окрестные пихтачи, бросив семьи на произвол судьбы. Было убито 36 чеченцев и больше ста ранено. Остановить погром помогла подоспевшая армейская часть.
И опять проявилась сердечность русских женщин: они прятали чеченок с детьми у себя в погребах и на сеновалах, а некоторых даже в холодных утробах русских печек. Иначе жертв было бы значительно больше.
Грабежи и разбои в Лениногорске прекратились.
А в Усть-Каменогорске, что в сотне километров от него, все продолжалось по-прежнему. Искрой для разлитой, как бензин, ненависти послужил случай с израненным на фронте милиционером. Его обнаружили под деревянным мостом через Ульбу (в детстве мы с этого моста ныряли), подвешенным за ноги вниз головой, с перерезанным горлом. Так чеченцы свежуют баранов. Возможно, кто-то хитро сработал «под горцев».
Это была середина апреля 1951 года. Только-только начался ледоход, Ульба, впадая в Иртыш, уже громоздила торосы. Они вставали на дыбы и рассыпались с грохотом, сталкиваясь. И в эту бурлящую кашу, в этот ад восставшие «вербованные» погнали всю чеченскую диаспору: мужчин, детей, стариков.
Многие, спасаясь, смогли добраться до другого берега глубокой реки, а многие тонули подо льдинами. Сколько погибло людей, не известно. Документальных данных я не нашел, а то, что видел тогда своими глазами (мы жили на крутом берегу Ульбы, куда устремлялись гонимые), подсчетам не поддавалось.
Недалеко от города стояла армейская часть, прокладывавшая железную дорогу на Зыряновск. Солдат срочно бросили на подавление бунта. Выстрелами поверх голов они остановили и рассеяли «вербованных».